Обозреватель Радослав Руднев анализирует в серии публикаций РАПСИ идеологию, жизненный проект, взгляды на образование, философию Мартина Хайдеггера. Рекомендуем к прочтению.

РАПСИ начинает цикл материалов, посвященных допустимым границам присутствия Мартина Хайдеггера в современном правовом поле. Особое внимание уделяется противоправной составляющей содержания «Черных тетрадей» философа, опубликованных в России Издательством института Гайдара. В первом материале всесторонне разбирается роль Хайдеггера в преступлениях нацизма, признаки и последствия проявлений антисемитизма, результаты международного разбора его дела. Результатом этого материала является выявление угроз, какие сегодня может нести изучение Хайдеггера неподготовленными читателями.

---

Право философии: законы Мартина Хайдеггера

Сюжет: Право философии

Пять лет назад началась публикация дневников и записных книжек немецкого философа Мартина Хайдеггера «Черные тетради». Почти сразу за их перевод взялись в России, и в 2016 году первые тома были опубликованы в Издательстве института Гайдара. Содержание этих работ выходит далеко за узко философские темы. В них можно найти оправдание нацизма, антисемитские высказывания и другие признаки запрещенной в России литературы.В связи со 130-летней годовщиной рождения Хайдеггера РАПСИ начинает цикл публикаций, в котором будет разобрана допустимость и целесообразность распространения подобного рода текстов, а также правовой контекст и значение работ философа.

---

Подавляющее большинство послевоенных философских течений развивалось под воздействием работ Мартина Хайдеггера: экзистенциализм, герменевтика, постмодернизм, экофеминизм и различные направления в психологии, теологии, литературе. Французский мыслитель Ален Бадью сказал, что Хайдеггер — последний философ, чья важность неоспорима. Александр Дугин назвал его «последним богом».

Однако публикации дневников и записных книжек Хайдеггера под названием «Черные тетради» затмили его неоспоримое философское значение и поставили на повестку дня ряд правовых вопросов, ответы на которые могут оказаться крайне важны даже для тех, кто никогда не слышал имени немецкого мыслителя.

1. Граница между ученым и преступником. Могут ли публично изучаться труды мыслителя, придерживавшегося взглядов, которые ныне признаны противозаконными? Как предотвратить риск превращения этически сомнительных мест из его работ в инструмент пропаганды и руководства к действию?

2. Значение хронологической актуализации. Что могут извлечь из философских работ первой половины прошлого века наши современники: полезного и деструктивного? Гуманитарные науки призывают судить автора по законам его времени, однако настаивают на чтении их только в интерпретации, соответствующей актуальному контексту: какой смысл приобретают общественные идеи Хайдеггера, если удалить их нацистские корни и пересадить на современную почву?

3. Значение географической актуализации. Хайдеггер в своих работах и политической активности использовал опасные инструменты, имеющие русские аналоги: в частности, отстаиваемый им «фюрер-принцип» практически равен советскому «культу личности». Может ли помочь анализ интеллектуальной работы Хайдеггера в интересах нацизма, а также выявление противоядия результатам этой работы обнаружить новые аспекты в природе сталинизма и предотвратить его реванш/повторение?

4. Преступления мысли. Если признать Хайдеггера преступником, вероятно, он окажется самым высокоинтеллектуальным злодеем новейшей эпохи. Признавая преступлением философские идеи, деятельность Хайдеггера предоставляет исключительно важную возможность понять, что сейчас следует признать неприемлемым на онтологическом уровне. Появления каких новых этико-правовых норм следует ожидать при дальнейшей гуманизации общества?

5. Истоки постправды. Хайдеггер как публичный философ выступал с лекциями и пытался повлиять на переустройство университета, страны, Европы, мирового бытия. Поэтому в его работах можно обнаружить элементы интеллектуальной пропаганды, некоторые из которых эффективны поныне: поможет ли изучение политически ориентированных работ Хайдеггера обезвредить их современные инкарнации? Нацистский период философа был тесно связан с университетской работой, в своих студентах он видел политических акторов: следует ли изучать тексты Хайдеггера этого периода современным студентам, политизированность которых сегодня сопоставима с ситуацией 1930-40-х?

Мы попросили специалистов в разных областях ответить на один из этих пяти вопросов, показавшихся нам наиболее важными в правовом контексте современной эпохи. Еженедельно на сайте РАПСИ будут публиковаться материалы со всесторонним разбором авторов, придерживающихся различных взглядов на проблему Хайдеггера. 

Трибунал для Мартина Хайдеггера: тест на безопасность

Оригинал публикации: Трибунал для Мартина Хайдеггера: тест на безопасность

Сюжет: Право философии

После публикации первых томов «Черных тетрадей», представляющих собой дневники и записные книжки немецкого философа Мартина Хайдеггера, в его деле наступила «новая ясность».Сформированы четыре варианта оценки фигуры Хайдеггера и его места в современном публичном пространстве. Аргументов разными сторонам предоставлено столько, что они уже повторяются по третьему кругу, полностью поглощая информационное пространство. Европейцам и американцам теперь, чтобы не попасть в опалу, предлагается примкнуть к одной из сформировавшихся партий.Это похоже на тест — кто такой Хайдеггер, и что нам надо сделать с автором «Черных тетрадей»? Варианта, по сути, предлагается четыре:

1. Преступник и нацист. Его произведения должны быть запрещены, как и другие пропагандистские тексты признанных Нюрнбергским трибуналом нацистских злодеев: Адольфа Гитлера («Моя борьба»), Йозефа Геббельса («Михаэль») и др.
2. Нацист и антисемит. Заслуживает изучения, чтобы отточенными на нем формулировками можно было бы оперативно обезвреживать опасные тексты их современных адептов.
3. Антисемит и философ. Прагматик, который использовал членство в партии для блицкрига своих идей. Используемый им инструментарий антисемитизма — лишь популярная в те времена метафора, делающая доступной для широкой публики образное объяснение сложной мысли.
4. Большой философ и маленький человек. Хайдеггер дискредитировал себя как абсолютного авторитета своей симпатией к нацистским идеям, выросшей из личных комплексов (отчисление из духовной академии, пережитая нужда и вызванные ею унижения), однако его научный вклад не имеет никакого отношения к сиюминутным политическим идеологиям.

Выбрать один из предложенных вариантов непросто. Не только по причине неоднозначности фигуры философа и глубины его мысли, но и потому, что практически все авторы статей и исследований, посвященных нацистскому аспекту «Черных тетрадей», используют эту тему в личных целях, превращая борьбу с пропагандой в пропаганду «добра».

Поскольку опубликованы уже практически вся библиография Хайдеггера и касающиеся ее документы, пространства для вариативных трактовок событий его жизни осталось немного. Все имеющиеся факты мы собрали в небольшой тест, по результатам которого можно не только сформировать четкий портрет злополучного мыслителя, но и инструментально подготовиться к новым медийным судам над известными персонами.

Когда был осужден Хайдеггер? 

1. 1944 

2. 1945 

3. 1987

4. 2014

1. В 1944 году Хайдеггер получил, пожалуй, наиболее суровое для себя наказание, сопоставимое с лишением свободы и даже казнью (примеры Сократа, и особенно Сенеки, который тоже пытался быть перевоспитателем диктатора, демонстрируют именно такие приоритеты среди публичных философов), — изоляцией от аудитории. «Его мысль развертывалась в обращении к другим. После 1944 года главной такой возможности — лекционной — не стало» (философ, переводчик Владимир Бибихин).

В пятидесятые годы запрет был снят.

2. В 1945 году Хайдеггер получил важнейшее оправдание, после которого его возможно называть преступником в моральных или эмоциональных категориях, но не в правовой плоскости.

Французские оккупационные власти в Бадене сразу после окончания войны по горячим следам провели полноценное расследование и не обнаружили признаков вины Хайдеггера в соучастии в преступлениях нацистского режима. «Юристы закончили свою работу. Один из них сказал…: если бы мы нашли, что Хайдеггер виновен, мы посадили бы его в 1945 году» (Бибихин).

3. В 1987 году была опубликована книга чилийского ученика немецкого философа Виктора Фариаса «Хайдеггер и нацизм». В течение десяти лет автор изучил практически все документы, имеющие отношение к деятельности Хайдеггера в период с 1933 по 1945 годы.

Книга Фариаса убедительно показывает, что после 1934 года Хайдеггер противопоставлял реальному нацистскому режиму свое идеализированное представление о том, чем мог бы стать национал-социализм. При этом собранные документы не оставляют сомнений в том, что Хайдеггер до конца жизни верил «во внутреннюю правду» национал-социализма (который он и после войны называл «великим движением»).

4. В 2014 году Хайдеггер все же обрел статус «преступника». Но в кавычках — по аналогии с регулярно упоминаемыми в его «Черных тетрадях» «евреями» в кавычках, которые (знак препинания, а не иудеи) служили его оберегом от обвинений в антисемитизме. Именно в указанном году была опубликована последняя часть архива Хайдеггера «Черные тетради», недоступное широкой общественности, содержание которых долгое время служило заочным аргументом в построениях как обвинителей, так и защитников философа.

После публикации первых цитат из записных книжек международные СМИ вынесли свой приговор как персонально мыслителю («Черные тетради Мартина Хайдеггера доказывают антисемитизм философа», — заголовок статьи Frankfurter Allgemeine Zeitung), так и всех его трудов («Черные тетради Хайдеггера разоблачают антисемитскую суть его философии», — заголовок статьи The Guardian).

Какова роль Хайдеггера в преступлениях нацизма?

1. Интеллектуальный и творческий центр идеологии, как Горький при Сталине. 

2. Чиновник, лишь выполнявший свою работу, как Эйхман при Гиммлере.

3. Прагматик, использовавший членство в партии, как руководство ТПК.

4. Наивный идеалист, пытавшийся исправить политические ошибки, как Сенека при Нероне. 

Хайдеггер был членом национал-социалистической партии с мая 1933 по май 1945 года. Он не избегал ассоциации своего имени с режимом: публично вскидывал руку в приветствии и призывал к этому своих студентов, позировал на фотографиях с нацистской символикой. При этом нет документальных фактов, свидетельствующих о том, что во время членства в партии философ знал о наиболее серьезных преступлениях нацистов. 

1. Публикация «Черных тетрадей» открыла Хайдеггер как одного из наиболее радикальных адептов национал-социалистической революции в Германии. В лекционной речи 30 января 1934 года Хайдеггер сравнивает политические перемены в первую годовщину прихода нацистов к власти с коллективным побегом узников из платоновской пещеры, жестко критикуя тех, кто мешает революционным преобразованиям.

Интеллектуальное участие Хайдеггера в легитимации режима, в частности, проявлялось в том, что важнейшие элементы теории «будущего государства» — понятия «политическое» и «забота» — философ увязывал с «фюрер-принципом».

Он не просто считал себя передовым мыслителем нацистского движения, но и оправдывал наиболее разрушительные решения и сценарии. В 1943 году Хайдеггер писал, что «две мировые войны… были необходимы для того, чтобы в Германии вновь встал вопрос о бытии существующего». Через страдания и разрушения войны немцы, по мнению философа, проникли в суть небытия современного технического мира. Теперь народ мог вновь размышлять о бытии и таким образом осуществить духовную революцию.

2. В переписке с братом Фрицем Хайдеггером Мартин с восторгом описывает «необыкновенный политический инстинкт» Адольфа Гитлера, а в конце 1931 года дарит ему на Рождество «Мою борьбу» (косвенно это нивелирует популярное оправдание, будто Хайдеггер не читал эту «библию нацизма»).

Таким образом, философ всерьез увлекся Гитлером не позднее 1931 года, когда нацистская партия пользовалась поддержкой менее 20% немецкого населения. Достаточно сложно усмотреть в таком интересе карьерные соображения.

В НСДАП Хайдеггер вступил 1 мая 1933 года (партийный билет №312589), десятью днями ранее он был избран ректором Фрайбургского университета, где первым ввел «фюрер-принцип»: подчинение всех решений руководителю и упразднение обсуждения даже академических тем.

Хайдеггер не был формальным исполнителем своей роли. По причине своего чрезмерного радикализма он подал в отставку с поста ректора в 1934 году, но не отказался от поддержки идей национал-социализма, который для него был действующей силой «активного нигилизма», призванного приблизить конец современной эпохи.

3. Хайдеггер получил от нацистских властей не так много преференций, как может показаться исходя из его достижений. Даже пост ректора он получил на несколько дней раньше, чем вступил в члены НСДАП. Хайдеггер, конечно, имел определенную свободу в реализации своих как административных (переустройство университета), так и философских (курсы лекций) идей. Однако как только эти идеи перестали соответствовать линии партии, он покинул пост ректора (проведя на нем около года).

В дневниковых записях конца войны Хайдеггер признает ошибку своего ректората. Однако заключалась она не в работе на Гитлера, а в поспешности. Философ осознал, что зря рассчитывал на возможность решительных изменений за короткий период. Для этого требуется продолжительная подготовительная работа: по его оценкам, на протяжении 3-4 веков. При этом отказ от национал-социалистической революции был также немыслим для Хайдеггера в 1945, как и в 1933 году.

4. Чаще всего в вину Хайдеггеру ставят отсутствие покаяния за свои ошибки после войны. Однако философ прямо называл действия нацистов преступлениями, писал про «одичание национал-социализма», утверждал, что немцы «сами запустили механизм собственного уничтожения». Последняя формулировка, пожалуй, могла бы служить наиболее четким, суровым и однозначным философским приговором национал-социализму.

Хайдеггер признает провал нацистского проекта, но делает неожиданный вывод. «Разве, например, непризнание этой судьбы… не было бы оно куда более сущностной «виной» и такой «коллективной виной», что ее масштаб не шел бы ни в какое сравнение даже с ужасом «газовых камер»; виной — вызывающей куда большее смущение, чем все «заслуживающие публичного порицания» «преступления»…?»

После войны главным преступлением нацистского режима Хайдеггер считал его поражение в борьбе против техники. И открывшиеся ему факты злоупотреблений нацистов он использовал в качестве метафоры этой мысли. Например, в лекции 1 декабря 1949 года Хайдеггер вспоминает концлагеря, чтобы показать катастрофу торжества техники (которой, по его мнению, должны были противостоять нацисты): «Сельское хозяйство превратилось теперь в моторизированную индустрию по производству пищевых продуктов. Такую же, в сущности, как утилизация трупов в газовых камерах и лагерях уничтожения, как блокада и голод в сельских районах, как производство водородных бомб».

В чем проявляется антисемитизм Хайдеггера? 

1. Серьезном отношении к стереотипам о евреях. 

2. Рассуждениях об их участии в мировом заговоре.

3. Призывах и/или соучастии в их убийствах.

4. Употреблении слова «евреи» в критическом контексте. 

Ответ на этот вопрос зависит от широты рассматриваемых источников: наибольшая часть проявлений антисемитизма зафиксирована в личной жизни философа, его бытовых замечаниях (при этом не следует забывать, что объектом, вероятно, самого сильного и взаимного романтического чувства Хайдеггера, сохраненного на протяжении почти полувека, была еврейка Ханна Арендт). Например, в письме 1920 года из Мескирха мыслитель жалуется жене на выросшие цены на мясо: «Селяне здесь тоже постепенно теряют стыд, и все заполонили евреи и спекулянты». Или: «Иногда уже хочется стать духовным антисемитом». 

Непосредственно в «Черных тетрадях» таких высказываний заметно меньше: из примерно 1800 страниц, изданных на настоящий момент, количество явно антисемитских высказываний составляет примерно четыре (0,2%).

1. Исследователи Хайдеггера заметили, что он придерживается не этиологического, а эмерджентного антисемитизма. То есть объектом критики выступают не евреи как этнос, а «евреи» как обобщающий образ определенных черт, приводящих к «банкротству современности».

«Однако временное усиление еврейства имеет в своем основании то, что западная метафизика, особенно в ее современном проявлении, закладывает начало пустой рациональности и расчетливости» («Черные тетради»).

Человек, не владеющий навыками чтения философии, может увидеть в текстах Хайдеггера банальные примеры антисемитизма — например, определение финансовой грамотности как якобы характерной черты евреев. Однако «самобытность гения Хайдеггера» состояла в том, что он «вплел эти idees regues (предрассудки) в темы, характерные для его собственной философии» (Питер Гордон).

Хайдеггер имеет в виду не конкретных людей, но явление: «еврейское», а не «евреев». Причем строго отделяет свое метафизическое определение «еврейского» от всей сформировавшейся за 2000 лет христианской традиции.

2. Хайдеггер утверждает, что «еврейство» (т.е. по его определению те, кто придерживается модели «махинации») уже давно действует у границы истории бытия. Согласно его идее, деструктивная глобализация находит в качестве подходящего ликвидатора еврейский народ, принимающий форму заговорщического «мирового еврейства».

Следуя мысли Хайдеггера из «Черных тетрадей» можно прийти к выводу, что «махинация» разрослась до масштабов общемирового конфликта, что привело фактически к мировой войне (саморазрушению мира). В то же время до принятия «окончательного решения» Хайдеггер заменяет понятие «махинации» на «постав», что анонимизирует действующих лиц, идентифицировать которых как евреев отныне можно только при большом личном желании.

3. В четвертом томе «Черных тетрадей» Хайдеггер говорит о борьбе с «еврейским», в котором он видел «разрушительный принцип»: «Когда то, что является сущностно «еврейским» в метафизическом смысле, борется с еврейским, в истории достигается высшая степень самоуничтожения — учитывая, что «еврейское» повсюду добилось полнейшей власти, так что даже борьба против «еврейского» и его самого начинается в его собственной вотчине».

Наибольшее возбуждение у читателей Хайдеггера обычно вызывает дата этой записи: лето 1942 года. В любое другое время вряд ли кто-то мог разглядеть в ней призыв к убийству евреев. Однако из-за того, что она совпала по срокам со временем начала активной работы концлагерей, Хайдеггера обвиняют едва ли ни в оправдании холокоста.

Естественно, он никогда не призывал применять насилие к евреям, однако на бытовом и профессиональном уровне дискриминировал. В частности, убежденный в реальности «роста еврейского влияния как в широком, так и в узком смысле», на немецкую культуру, Хайдеггер поддерживал, проводил и ужесточал во Фрайбургском университете политику исключения студентов и преподавателей-евреев.

4. В «Черных тетрадях» прослеживается взаимосвязь понятий «еврейство» и «безмирность». В этой связи многие исследователи вспоминают позицию Хайдеггера касательно «скудомирия» животных, озвученную в лекциях 1929/30 года. При сопоставлении этих идей получается, что Хайдеггер ставит евреев ниже животных.

Но если продолжить эту линию совмещения понятий из разных периодов творчества философа, то окажется, что в книге «Бытие и время» субъект картезианской философии также оказывался на ступени ниже, чем бедные миром животные. «Если критикуемую в «Бытии и времени» «безмирность» идентифицировать в качестве антисемитского признака, то окажется, что Декарт, Гегель и другие принадлежат к разросшейся расе духовных евреев» (профессор Университета Санкт-Галлена Дитер Томэ).

---

В заключение процитируем дневник Хайдеггера по поводу различия между «евреями» и евреями: «Уточнение для ослов: эти замечания не имеют ничего общего с «антисемитизмом» каковой совершенно нелеп и постыден».

---

Какую угрозу сегодня несет изучение Хайдеггера?

1. Размытие представлений о нацизме вплоть до его реабилитации.

2. Подмена философии политикой. Негативное влияние на студентов. 

3. Недоступность корректной трактовки, использование имени в целях пропаганды. 

4. Фальсификация истории, унижение национального достоинства. 

1. В России действует статья Уголовного кодекса 354 «Реабилитация нацизма». При определенном желании признаки этого преступления можно обнаружить даже в философских умозаключениях Хайдеггера. В поздний этап своего творчества он фактически сводил нацизм к силе, противостоящей разрушительному влиянию техники. Весьма абстрактная и сомнительная по степени обоснованности антиномия.

Примером может служить интервью, которое Хайдеггер дал в 1966 году журналу Der Spiegel. Высказав тезис о технике как абсолютном зле для существования человечества, Хайдеггер разъяснил свое восприятие нацистских подходов к данной проблеме: «… Я вижу задачу мысли в том, чтобы, преодолевая преграды, сформировать целостное и точное отношение к самой сущности техники. Национал-социализм, следует признать, двигался в этом направлении».

Получается, Хайдеггер после войны продолжал считать, что нацизм шел по верному пути, а его катастрофа вызвана недостаточным пониманием лидерами сущности техники.

Впрочем, большинство влиятельных философов сходятся на том, что гораздо сильнее на размывание понятия «нацизм» влияет массовое обсуждение морального облика Хайдеггера. Как его обвинители, так и защитники в дискуссии допускают все более радикальные формулировки, свободно интерпретируя мысли и чувства философа и представляя его в поляризованном свете — либо почти идеолога холокоста, либо наивного мыслителя-жертвы. Помимо вульгаризации философии Хайдеггера, такие попытки подогнать факты и цитаты под свои цели заметно размывают и границы нацизма как преступной идеологии.

2. Многие читатели Хайдеггера и даже профессиональные философы жалуются на возникающую при продолжительном его чтении проблему: подмена собственной риторики хайдеггеровским словарем.

«Читатель перестает различать свою собственную речь и хайдеггеровскую «собственную речь». Читателю кажется, что автор высказывает его, читателя, сокровенные мысли («Хайдеггер вместо нас… занят нашим прямым делом»)» (философ Алексей Глухов).

Этот весьма опасный, особенно для студентов, феномен грозит полной атрофией способности самопознания. Ситуация в отношении учащихся усугубляется еще тем, что в России до сих пор практически отсутствует восприятие Хайдеггера как политического мыслителя, происходит смешение политологии и философии, точнее, имеет место быть подача политики под видом философии, что при отсутствии инструментов ее критического разбора способно привести к плачевным результатам.

«Бытие человека политическое… Мы полагаем первостепенной задачей нашего времени. назначить политике свойственный ей ранг, научиться вновь видеть ее как основной характер человека, философствующего в истории, и как бытие, в котором государство раскрывает себя таким образом, что его подлинно можно назвать способом бытия народа» (Мартин Хайдеггер).

3. Многие критики Хайдеггера грешат тенденциозными «исправлениями» текста, которые зачастую полностью меняют смысл сказанного. В этой связи полноценное изучение всего корпуса текста философа, запрет на распространение вырванных из контекста цитат и трактовок, явно искажающих признанное содержание его мысли, является важной правовой задачей не только во избежание использования имени Хайдеггера в деструктивных целях, но и в связи с развитием новых норм уважения к автору, примером актуальности которых может служить другой литературный скандал с псевдонацистским контекстом — удаления из романа Джонатана Лителла «Благоволительницы» при редактуре более 20 страниц текста.

Наглядным примером корректировок мысли Хайдеггера может служить книга Эмманюэля Файя «Арендт и Хайдеггер. Нацистское истребление и разрушение мысли», где утверждается, что Хайдеггер якобы «в конце 1941 года написал в «Черных тетрадях», что «наивысшее политическое действие» состоит в том, чтобы принудить врага «перейти к самоистреблению». В оригинале же речь в нем идет не о «самоистреблении», а о более расплывчатом понятии — «самоуничтожении». Но главное, в контексте его употребления речь идет вовсе не о концлагерях и европейских евреях, врагом вполне определенно указан «американизм». Причем для обозначения «врага» используется не Feind, а Gegner — «противник», тот, кому противостоят (исключительно) на поле боя.

Что касается опасности свободных трактовок, яркой иллюстрацией является вся карьера философа-националиста Александра Дугина, которую он во многом построил именно на переиначивании мыслей Хайдеггера в своих целях. «Для Дугина Хайдеггер — это пророк падения Запада, мыслитель, который наиболее убедительно показывает путь выхода из гегемонии западной культуры и который особенно важен для тех, кто намерен выбрать этот путь. И если Хайдеггер — это пророк, то Дугин — его верный ученик, развивающий его идеи в русле правого постколониализма» (Джефф Лав).

4. Любопытно, что во всей библиографии Хайдеггера, включая даже его интервью, письма, дневники, нет ни единого упоминания России и русских в явно негативном контексте (вся критика ограничивается большевизмом), даже во время войны.

Более того, он уделяет рассуждениям о «русском начале» первостепенное значение в раскрытии бытия, поисках «содержаний» в эпоху «безусловной утраты смысла».

Например, в 1941 году Хайдеггер пишет в «Черных тетрадях»: «Русские уже столетие назад много знали, и знали точно, о немецком начале, о метафизике и поэзии немцев. А немцы не имели никакого понятия о России. Перед каждым практически-политическим вопросом, (вместе) с которым мы должны соотнести себя с Россией, стоит единственный вопрос: кем же, собственно, являются русские».

Несмотря на очевидную горечь поражения, Хайдеггер нигде не пишет о несправедливом исходе войны. Наоборот, сокрушается о немецком «безволии перед лицом одичания национал-социализма».

Радослав Руднев

Политический проект Хайдеггера: диктатура университета

Сюжет: Право философии

Философия должна «овладеть своим временем», писал Мартин Хайдеггер в 1930 году. В рамках этой миссии немецкий философ разработал политико-правовую программу, противопоставив расистской ветви национал-социализма интеллектуальную идеологию. Хайдеггер представил университеты опорой нации, а науку — формой служения стране.

В современном мире содержание этой работы Хайдеггера не изучается, даже ее детали в открытых источниках практически не публикуются. Мы попробовали восстановить ключевые тезисы программы философа, которая могла предотвратить Вторую мировую войну.

Дух вместо политики

Важно отметить, что краткая политическая карьера Хайдеггера, включающая в себя лоббирование собственной программы и избрание ректором, состоялась по сути не «при Гитлере», а при Пауле фон Гинденбурге. Этот фельдмаршал консолидировал общество после того, как стал президентом на подлинно демократических выборах.

До смерти Гинденбурга в 1934 году Адольф Гитлер воспринимался зависимой фигурой. Кроме Хайдеггера, на него пытались влиять либо использовать в своих интересах Розенберг, Рём, Британия, США, Сталин… В отличие от них философ желал реального усиления позиций фюрера, но после своей поддержки; он рассчитывал стать воспитателем «духовного вождя» (1).

«Сократ был политтехнологом тиранов, Платон технологом тирана, Аристотель воспитателем тирана», Сенека наставником тирана, «Гегель мечтателем о тиране» (2). Хайдеггер готовился продолжить этот ряд величайших философов, став идеологом тирана.

Программа Хайдеггера представляет собой обоснование специфической формы диктатуры – научно-творческой диктатуры (3), вдохновленной Фридрихом Гёльдерлином (4).

Для этого следовало нейтрализовать воздействие на политического лидера групп влияния в НСДАП. «Он (Хайдеггер) верил, что Гитлер перерастет партию и ее доктрину и сможет направить движение, в духовном плане, по другому пути — так, чтобы все соединилось, на почве обновления и сплочения» (из протокола Комиссии по чистке).

Противопоставляя партии ее лидера, Хайдеггер провоцировал столкновение, ведущее к ослаблению обеих сторон. Гитлер должен быть чувствовать такую же неуверенность, как Иосиф Сталин после активизации Льва Троцкого в борьбе за власть. Хайдеггер готовился стать заменой партии (5).

Но уверенность Гитлеру придала поддержка зарубежных лидеров, мирового сообщества. Президент США Франклин Рузвельт был воодушевлен его появлением, «Таймс» поддерживала требования Гитлера, в лондонских кинотеатрах раздавались аплодисменты, когда в сводке новостей на экране появлялся Гитлер…

«Хайдеггер пытался опереться на канцлера национальной коалиции и использовать его для противопоставления его собственной партии — против ее замшелой расовой идеологии и плана неверной реформы университетов: не положения для заучивания (а именно — не программа партии), и не «идеи» (а именно — не извращенное «мировоззрение»), но тот, кто — как творчески созидающий — берет на себя великий риск!»* (6)

«Великий риск»

Риск – ключевое понятие политической идеологии Хайдеггера. Ее эпиграфом могли бы стать строки Гёльдерлина: «Но где опасность, там вырастает / И спасительное».

Риск синонимичен «решимости» (7). Мышление, по Хайдеггеру, не может давать политические указания. Оно способно указать на сферу, в которой политик должен будет взять на себя риск принятия решения.

Философия в праве осуществлять власть, когда говорит не «об» отношениях и событиях, а «исходя из них». Хайдеггер ведет речь об эксперименте – прорыве в неизвестное «впервые» (8).

Опыт сотрудничества Хайдеггера с национал-социалистами (9) можно объяснить пластичностью их идеологии. Ортодоксальный национал-социализм так и не был сформирован до окончания войны.

История развития немецкого национал-социализма – перманентный эксперимент. Все представляло собой рискованную импровизацию. Неподошедшие варианты уничтожались (10).

Философ мог увидеть в национал-социализме лакуну – пространство для философии. О нем он писал в апреле 1933 года Карлу Ясперсу: в «новой действительности» все будет зависеть от того, «подготовим ли мы для философии надлежащее место и сумеем ли дать ей высказаться».

Философия призвана раскрывать подлинный смысл приказов. Вводить общество в их сферу действия, чтобы люди могли преобразовываться изнутри.

Исходя из глубокой детализации такой схемы госуправления, Хайдеггер мог отдавать в теории Адольфу Гитлеру формальную роль – по сути, низводя гослидера до олицетворения случайности (риска, доведенного до предела). (11)

Поскольку задачей политика Хайдеггер считает только суверенное право на риск, не имеет принципиального значения, какое именно решение он выносит в четко ограниченной (философом) сфере. Любое из них мыслитель в силах повернуть (в рамках «раскрытия подлинного смысла» приказа) для общества нужным ракурсом. Важна только «решимость» — стартовый толчок от вождя.

Таким образом, схему симбиотической власти фюреров (политического и интеллектуального) Хайдеггер, по имеющимся данным, представлял себе так: 1. философ указывает политику на сферу, требующую принятия решения; 2. лидер берет на себя бремя единоличной решимости, риска; 3. философ объясняет значение происшедшего обществу, возможно, корректируя детали приказа в своей интерпретации ради эволюции государства и, в идеале, всей западной цивилизации; 4. граждане исполняют приказ как собственное решение, в т.ч. чтобы обновленная суверенным приказом (правовая) норма больше не подвергалась корректировке, показав свою эффективность.

Децизионизм и «прорыв»

Хайдеггеровский национал-социализм — по сути, децизионизм: культ решимости и действия, в противоположность дискуссии и компромиссу. «Великое или — или» вместо «вечных разговоров».

Человека следует оценивать не исходя из его ситуации брошенности, а в соответствии с его жизненным проектом (12).

Мысль Хайдеггера созвучна идеям философа Альфреда Боймлера, противопоставившего «политического человека» «человеку теоретическому».

«Действовать не значит сделать выбор в пользу чего-то… ведь такой акт предполагал бы, что человек знает, в пользу чего он делает выбор. Нет, действовать – значит последовать в каком-то направлении, принять чью-то сторону в силу… “собственного права”». (13)

Выбор, решение как «чистый» акт – выпрыгивание из привычной колеи. Так выглядит первичный жест для обретения собственного права.

Идеология предстает простой акциденцией (случайное, несущественное свойство), значима только концепция «волевого решения», «чистое» движение – экзистенциальная субстанция.

Ключевым выражением децизионизма является понятие Карла Шмитта – «исключительный случай» / «чрезвычайная ситуация». Это обстоятельства и ситуации, не предусмотренные никакими нормами.

По Шмитту (14), норма (правовая) — нечто общее, поверхностное, безжизненное. Исключение — прорыв через рутинную повторяемость, всплеск жизненной силы, необходимой для кардинальных реформ. «Всякое право – ситуационное право».

О прорыве говорит и Хайдеггер. Когда он сделал выбор в пользу вождистского принципа, он хотел подтолкнуть к прорыву и политику – как это сделали в сфере искусства Ван Гог или Гёльдерлин.

Смена законов (искусства и юридических) происходит в чрезвычайной ситуации и происходит скрыто для современников. Такого прорыва нельзя достигнуть ни посредством регламентированной государством политики, ни посредством достижения консенсуса (в художественном союзе или в парламенте).

Важнейшее решение, связанное с исключительным случаем, заключается в том, что считать таковым. Это определяет только верховный носитель власти — суверен (15).

Идея Хайдеггера о том, что философ должен указывать политическому лидеру на сферу для принятия решения подразумевает как раз определение мыслителями границ сферы исключительного случая, в рамках которых допустимо изменение сувереном правил и прав.

Диктатура образования

Цель Хайдеггера – поставить национал-социалистическую революцию на ее духовный фундамент путем революционного преобразования университетов (16).

Задача – повысить роль образования, чтобы достичь «всеобщего сознания и ответственности всех людей, которые проистекали бы из разума» (17).

Овладев знаниями, каждый должен принимать решение самостоятельно, ответственность не перекладывается на посредников-представителей (партии, парламент, профсоюзы…).

«Все мы и каждый из нас реагируем на броский лозунг, присоединяясь к движению, становимся приверженцами некоей программы, но никто из нас не управляет внутренним величием существования и его необходимостями» (18).

Вытекающий из этого тезиса отказ от партийной системы подразумевает принятие организации классического университета за образец для всего общества и признание за ним главенствующего места в государстве.

Университет должен получить полную независимость и возможность формулировать актуальные проблемы («сферы» внимания для политиков).

При этом Хайдеггер добивался отказа от политизации наук. «Знание не стоит на службе у профессии, скорее наоборот» (положение из ректорской речи).

Хайдеггер предложил сделать ректора «фюрером» университета, что должно придать данному институту энергию и динамизм, которых не хватает кабинетным ученым. Фюрер будет способен на «принуждение, побуждающее опомниться».

По факту это запрос на введение антидемократических норм, эксперимент кратковременной диктатуры для прорыва к всеобщему осознанному (в силу образованности) равноправию и возможности тотальной (19) демократии.

Фактически речь идет о мобилизации. «Созидание нового духовного мира для немецкого народа станет важнейшей задачей немецкого университета. Это – работа национального масштаба, исполненная высочайшего смысла и значения». (20)

После того как философ сформулировал лозунг служения народу, НСДАП в начале 1934 года выдвинула программу социальной интеграции безработных.

Группы безработных направлялись в университеты для получения «государственно-политического» воспитания. Там «рабочие умственного труда» должны были обучать «рабочих физического труда».

Перед шестьюстами присланными в университет рабочими Хайдеггер сформулировал понятие, которое могло бы получить правовой статус: «неспособность к присутствию».

«Способными к присутствию» граждане станут только тогда, когда смогут служить государству и народной общности. «Каждый трудящийся в нашем народе должен знать, почему и для чего он стоит там, где стоит». Только тогда индивид будет «укоренен в народной целостности и в народной судьбе».

На философской базе происходит формирование мистической идеи народного сообщества и новой формулы государственного устройства. Государство как университет (в плане приоритета знаний), университет как государство (в плане структуры управления и влияния на общество).

Тотальность товарищества

Хайдеггер был одержим идеей привнесения в сообщество преподавателей воинского духа.

Он поручил профессору Штилеру разработать статут суда чести для доцентов, ориентируясь на действующие в офицерском корпусе правила.

Задача – покончить со всякого рода махинациями (21), имеющими цель получения прибавки к жалованью, лучшего оборудования для кафедр и т.п.

В проекте статута говорилось: «Мы хотим культивировать и все более развивать в нашей среде тот дух подлинного товарищества (22) и истинного социализма, который не позволяет видеть в своих коллегах конкурентов в борьбе за существование».

Стремление к знанию связано с риском, эту борьбу сможет выдержать только «крепкое поколение, не думающее о собственных интересах». Таким образом, редуцируются частные права в пользу классовых (отличие от СССР – в отказе от дискриминации отдельных классов).

Этот концепт базируется на разработанной итальянскими мыслителями Уго Спирито и Джованни Джентиле корпоративистской теории. В либеральной системе координат индивид свободен постольку, поскольку он следует собственному рациональному экономическому интересу. В корпоративистской модели условием его свободы является выбор в пользу целей, разделяемых сообществом — «свободных от предвзятости, эгоизма, эмпирических и логических ошибок» (23).

Тотальность политического видится (24) полной противоположностью полисной жизни и полисного образования.

На немецком концепт тотальности сформулировал один из наиболее близких Хайдеггеру мыслителей Эрнст Юнгер. Так он называет то, что может быть постигнуто только интуитивно, не сводимо к сумме своих частей и в конечном счете не делимо на части, но составлено из «членов», значимым образом включенных в единство.

Национальное самоутверждение Хайдеггер видит в «тотальном» слиянии общества, в концепции «одинокого народа» (25), который не должен ориентироваться на образ врага, чтобы найти самого себя, и в целом не нуждается в ком-либо внешнем (тем самым война выглядит недопустимой помехой реализации этой идеи).

Хайдеггер формулирует вполне четкую отсылку к Фридриху Ницше: обратная зависимость от образа врага грозит ресентиментом. В «Черных тетрадях» это описывается прямо:

«Когда люди с целью подчеркивания собственной якобы значимости выискивают в качестве предмета сравнения только мошенников и сребролюбцев эпохи упадка, то быть лучше них в действительности не представляет никакой заслуги. Но таким образом только доказывается духовная слепота».

Таким образом, Хайдеггер в своей общественной программе не видел места любым формам антисемитизма.

Радослав Руднев

* — курсивом выделены ключевые мысли, объясняющие программу Хайдеггера (потенциальные ее тезисы). Подчеркиванием – базовые понятия его идеологии, а также обобщающее резюме каждой главы.

Сноски, комментарии, источники:

(1) — В ректорской речи Хайдеггера звучит идея «руководить фюрером», слышно желание «воспитать» нового – духовного вождя. Философ Карл Ясперс рассказывал о наличии у Хайдеггера идей «вести вождя», «быть вождем вождя».

(2) — Вячеслав Данилов. Платон помогал Дионисию Младшему по его приглашению; Аристотель – воспитатель Александра Македонского, также консультировал тирана Гермия; Сенека был наставником Нерона, Гегель важнейшую и позитивную роль в своей философии уделял Наполеону Бонапарту.

(3) — Примером реализации относительно распространенной в первой половине ХХ века идеи творческой диктатуры может служить история республики Фиуме. В 1919 году поэт, писатель и герой Первой мировой войны Габриеле Д’Аннунцио без единого выстрела захватил власть в этом ныне хорватском городе. В своем первом обращении к жителям он, в частности, заявил такую программу: «Мы – это горстка просвещенных людей, мистических творцов, которые призваны посеять в мире семена новой силы, что прорастет всходами отчаянных дерзаний и яростных озарений».

Д’Аннунцио постановил ближайшей целью создание «республики красоты». Первую конституцию новой республики он написал в стихах. Другие любопытные детали про устройство поэтической диктатуры можно прочесть в «Хартии Карнаро», которая служила главным правовым документом в Фиуме.

(4) – «Может случиться, что однажды нам придется отречься от своей повседневности и оказаться во власти поэзии; что мы никогда больше не вернемся в ту повседневность, которую оставили». (…) «Осново-настрой, то есть истина вот-бытия, того или иного народа изначально привносится поэтами. Однако раскрытое таким образом Бытие сущего осознается как Бытие… мыслителями, и затем осознанное таким образом бытие… переносится в обустроенную историческую реальность благодаря тому, что народ оказывается возвращенным к самому себе как к народу. Это происходит в результате создания… государства основоположниками государства». (Мартин Хайдеггер. Лекции о Гёльдерлине).

(5) – Отто Пёггелер в своей книге говорит о существовании плана, который Хайдеггер выработал совместно с Ясперсом: стать ректором, оказаться в Берлине, куда его приглашали на кафедру, войти в совет ректоров университетов. Получив контроль над этим верховным образовательным органом, активно влиять на правительство во главе с Гитлером.

Хайдеггер считал, что философия должна стать основополагающим событием духа в государстве, поскольку располагается глубже политики. Философия обусловливает политику, но не растворяется в ней.

(6) — Из книги «Новые пути с Хайдеггером» Отто Пёггелера – единственный биограф, при жизни принятый Хайдеггером. Они обсуждали детали философии и идей последнего, что позволяет рассматривать трактовку Пёггелера как наиболее достоверную.

(7) — «Решимость» (Entschlossenheit) у Хайдеггера означает такой склад подлинного человеческого бытия, где деятельность получает свой смысл более не из какой-либо требующей достижения цели, но неколебимо несет этот смысл в самой себе. Т.е. при любом исходе риск оправдан.

(8) — «Она (революционная действительность) познаваема только для того, кто обладает правильным чувственным восприятием, позволяющим ее пережить, а не для стороннего наблюдателя… ибо революционная действительность не есть нечто наличное; в ее сущности заложено то, что она развертывается впервые… Такая действительность требует к себе совсем иного отношения, нежели фактичное положение вещей» (Мартин Хайдеггер. Тюбингенская речь).

(9) — На выборах Хайдеггер голосовал за «Партию виноградарей», которая пропагандировала патриархальный уклад жизни немецкого крестьянства.

(10) – В частности, лидер «авангарда национал-социалистической революции», начальник штаба Штурмовых отрядов, Эрнст Рём был расстрелян по приказу Гитлера 1 июля 1934.

(11) — Решение вождя в таком описании приобретает функцию независимого случая – роль, синонимичную броску костей И цзин. Понять истинное значение этой идеи помогает, пожалуй, самая глубокая художественная разработка сценария победы немцев и японцев во Второй мировой войне – произведение Филиппа К. Дика «Человек в высоком замке». В этом романе рассматриваемая идея воплощена в фигуре японского министра-идеолога, который принимает самые важные и рискованные решения (в т.ч. государственного масштаба) только по результатам выпавшего предсказания И цзин.

Обоснование может звучать следующим образом: в абсолютно новой, не имеющей исторических прецедентов ситуации, когда невозможно предугадать последствия, следует довериться случаю, чтобы не стать объектом чьих-либо манипуляций, инструментом для достижения своих целей одной из влиятельных/приближенных групп/акторов.

(12) — Хайдеггер помогал подвергавшимся преследованиям коллегам-евреям, чьи научные достижения он признавал. В частности, своему ассистенту Вернеру Броку философ помог получить стипендию для исследовательской работы в Кембридже.

(13) — Антиподом «решимости» у Хайдеггера является «уравнение всех бытийных возможностей», которую выбирает «обезличенный человек» в результате многословных обсуждений и споров (тем самым философ фактически отвергает эффективность института парламентаризма). «Но так, что они же всегда и ускользнули там, где присутствие пробивается к решению» (Мартин Хайдеггер «Бытие и время»).

(14) – В апреля 1933 года Хайдеггер приглашал Шмитта к сотрудничеству в университете, который философ возглавил. Однако правовед уже сотрудничал с национал-социалистами и придерживался противоположных выбранных Хайдеггером задач – Шмитт хотел не революции, а порядка.

(15) — «Не тезисы для заучивания и „идеи» пусть будут правилами вашего бытия. Сам вождь и единственно он есть сегодняшняя и будущая немецкая действительность и ее закон» (Мартин Хайдеггер).

(16) — Наставник Хайдеггера философ Эдмунд Гуссерль предлагал для преодоления кризиса современной Европы вернуться к научности как основополагающему принципу человеческой жизни.

(17) — В этом он базировался на фундаменте ожиданий своих учителей и предшественников. Так, в частности, Освальд Шпенглер связывал надежды на воссоздание Германии с образованием и одним из средств для этого видел единый государственный экзамен.

(18) – Мартин Хайдеггер. Лекция «Основные понятия метафизики».

(19) – Концепция тотальности была глубоко разработана итальянскими мыслителями начала ХХ века, их работы были известны Хайдеггеру. В частности, теоретик права Рокко утверждал, что единство языка, культуры, религии, обычаев и традиций столь же важно для любого человеческого общества, как и общее понимание материальных интересов. Следствием является изменение либеральной формулы «общество – для индивида» на «индивид – для общества». Считалось, что подобное понимание связи между обществом и индивидом не уничтожает последнего, но, напротив, позволяет ему развиваться как части целого (Юнгер описывал тотальность как целое, состоящее из частей, но не делимое на них, с некоторой натяжкой эту идею можно назвать эффектом синергии, воплощенной в социологии и политике).

(20) – Цитата из выдержанного в стиле приказов о мобилизации обращения Хайдеггера к студентам и преподавателям с призывом принять участие в первомайских торжествах.

(21) – Махинация (Machenschaft) – ключевое понятие из «Черных тетрадей» Хайдеггера. Она вовлекает «человека как субъекта, (как) счетное устройство и рвача, расчетливо использующего для своей корысти самого себя и все вокруг».

Хайдеггер считал, что основная опасность правовому преобразованию университета, на которое он рассчитывал, грозит с тыла, где разворачивается обычная научная жизнь, делаются карьеры, удовлетворяется мелкое тщеславие и зарабатываются деньги.

(22) — «Если мы не обуздаем в нашем существовании те силы, которые разъединяют нас, превращая в отдельных одиночек — точно так же безусловно, как это делает смерть как свободная жертва, то есть пронизывая существование каждого отдельного человека вплоть до самых корней, и точно так же глубоко укореняясь в подлинном знании, — никакого товарищества не будет; максимум, что будет обретено — лишь измененная форма общества» (Мартин Хайдеггер. Лекция о Гёльдерлине).

(23) — Дмитрий Моисеев. «Политическая философия итальянского фашизма. Становление и развитие доктрины»

(24) – Мартин Хайдеггер. Лекция о Пармениде.

(25) – Эта мысль является продолжением важнейшей концепции «подлинности». В фундаментальном труде Хайдеггера «Бытие и время» она тесно связана с идеей одиночества. Проблему, как применить ее к целому народу, Хайдеггер решает признанием народа «коллективным единым». В таком случае целый народ может предстать в ситуации избранного по собственной воле одиночества. Хайдеггер считал, что немецкий народ одинок среди других народов. Осуществляя свою революцию, он дальше других выдвинулся в неизвестное «сущего в целом».

Хайдеггер в роли АнтиДжокера. Правовой концепт лингвистического оружия

Сюжет: Право философии

Идеи и ошибки Мартина Хайдеггера только сегодня становятся достоянием широкой общественности, что во многом обусловила публикация «Черных тетрадей». Концепты философа совпадают со многими правовыми нормами, определяющими цайтгайст наших дней.При этом судьба мысли Хайдеггера наилучшим образом показывает опасности многих течений, выглядящих сегодня прогрессивно и благонравно: экофеминизм, борьба с постправдой, социальная депривация нарушителей норм, демократизация высшего образования… На основании трактовок последнего полувека – от Лиотара до Берроуза – мы сформировали новый взгляд на сюжет одной из главных правовых ошибок прошлого века, приведшей к массовому использованию языковых манипуляций в отсутствие этических, правовых и законодательных ограничений.«Возможно, именно потому, что он в действительности сам никогда не знал, что говорит, Хайдеггер смог сказать – не будучи обязанным признаться в этом – то, что он сказал» (Пьер Бурдье)

1. Маргинализация интеллектуалов и интеллектуализация маргиналов (а)

С 1933 по 1939 годы в Германии плодились специфические правовые реформы. Закончились они мировой войной. Реформы возникали из раздражения масс, концептуализированных мыслителями. В это время Мартин Хайдеггер выбрал для себя роль гомункулуса Германии* (1): мозга-атома, который по своей структуре точно соответствует целому.

Его эволюция напоминала процесс кристаллизации общества. Внедрение мельчайшего кристалла в аморфный раствор, находящийся в метастабильном равновесии, провоцирует образование кристаллической структуры, по масштабу в тысячи раз превосходящей исходный кристалл (2).

Метастабильность – это устоявшийся в социуме набор идей. Стабильный состав концептов при динамичности процессов изменения форм их сочленений. Идеологическая кристаллизация вписала их все в единую строгую систему.

Хайдеггер начинал заявлять о себе в Германии, когда она становилась предельно маргинализированной. Из-за неудовлетворенности внешней и внутренней политикой, распределением политических и социальных оппозиций. Из-за потери веры в перемены – общественные и личные.

«Они полагают, будто все… походит на массовое производство на заводе: посредственное, среднее; все похоже (см. главу 3 этого материала) и может различаться только по номеру. Нет разницы, полагают они, между расами, народами и государствами, нет иерархии талантов и достижений, нет возможного превосходства одного над другим и, покуда еще существуют различные жизненные модели, они стремятся их полностью выровнять» (3).

Мысль Хайдеггера заразилась этой тавтолектикой (4). Иллюзия сходства до полного слияния самых разных вещей ослепила мыслителя, дав начало будущей мутации мысли.

Залогом кризиса идей, их маргинализации в Германии стал «кризис университета», который сопровождался «кризисом авторитетов», а также переопределением основ профессорской власти.

Упадок позиции профессорского корпуса в результате потрясения академических иерархий «гуманитарных факультетов» с конца XIX века по причине развития наук о природе и о человеке расположил университетских профессоров говорить об упадке западной культуры или цивилизации (5).

Ключевые понятия возникшего на этом фундаменте общего поля мысли отсылали одновременно и к системе взглядов на политический мир, и к сугубо интеллектуальным техникам, которые внесли вклад в разрушение традиционных основ социальной сплоченности, подвергнув их критическому анализу. Центральными понятиями становятся, например, «разложение» или «декомпозиция» (6).

Однако разложение системных научных взглядов вовсе не привело к декомпозиции групп влияния и гомогенной прослойки власти, как и в целом к социальной рекомпозиции (б) на всех этажах и филиалах (наука, армия, промышленность…) общества.

Молодые преподаватели, новые профессора в эпоху трансформации высшего образования, Хайдеггер и другие будущие реформаторы национал-социализма (в т.ч. теоретик права – Карл Шмитт) чувствовали случайность своего успеха, чужеродность. Будто по ошибке попавшие в господствующий класс, нелегитимные буржуа, лишенные всех прав буржуазии и даже возможности потребовать их.

«Интеллектуал может определить свое место только в оппозиции ко всему остальному социальному миру, к «буржуям», но скорее в смысле Флобера, чем в смысле Маркса, т.е. ко всем тем, кто чувствует себя в своей тарелке и в своем праве, потому что им выпало счастье и проклятие не мыслить» (5).

Представители «новой интеллектуальной элиты», неожиданно столкнувшись с незначительностью уготованного им места, обнаружили неисправимую поломку социального лифта. Такая недоступность верхних этажей социума, семейственность и клановость элиты, были расценены как последствия демократии (в).

В этой ситуации возникает решимость сломать институциональный механизм. Отказ играть по устоявшимся правилам. Хайдеггер отклоняет предложение места профессора, и делает это в издевательско-символичной форме. Он рассказывает, как после второго приглашения на кафедру в Берлине пошел навестить «своего старого друга, крестьянина семидесяти пяти лет», который, не говоря ни слова, дал ему понять, что он должен отказаться. Это жест показывает, что отсутствие мысли предпочтительнее конвенциональной мысли (г).

Отсутствие доступных целей приводит к отказу от понятия цели. Недоступность власти – к отказу от концепции власти и признания ее авторитета. Хайдеггер провозглашает «волю к воле» вместо «воли к власти». Теперь восстание против европейского упадка предполагает замену созерцания действием и предпочтение решимости выбора перед самой выбранной целью (5).

В этот момент Хайдеггер формулирует свой «категорический императив». Сегодня он, вероятно, еще более актуален. Быть «собственным» значит, среди прочего, не превращать ни себя, ни другого в вещь, в средство.

[«Решимость на само себя» («решимость как собственное бытие-собой») должна «позволить сосуществующим другим «быть» в их наиболее своей бытийной способности… Из собственного бытия-самости в решимости только и возникает собственная взаимность» (7).]

Другими словами: делай, что хочешь, но выбирай сам, никому не позволяя принимать за тебя решения и, значит, освобождать от ответственности. Если бы Хайдеггер на этом остановился, мог бы стать не злодеем философии, а супергероем правового общества.

Марбургские студенты, пародируя Хайдеггера, говорили: «Я решился, вот только не знаю, на что» (8). Тем самым они сформулировали модель поведения будущих национал-социалистов в идеализированной модели Хайдеггера. В концепции Entschlossenheit (д) он действительно призывал к «решимости», не раскрывая содержания того, на что следует «решиться», и даже не упоминая никаких ценностных ориентиров.

Философия — не справочное агентство, выдающее рекомендации по нравственным вопросам; Хайдеггер считал, что она есть работа по сносу и демонтажу якобы объективных этических постулатов (8) (некоторые из которых сегодня обрели форму правовых норм). Как говорило его милитаризированное альтер-эго: «Мы не укрепимся нигде, если огнеметы предварительно не осуществят в этом месте большую чистку посредством Ничто» (9).

Первичен выбор, решение как «чистый» акт, это выпрыгивание из привычной колеи. Вопросы «к чему» данного решения задает «обезличенный человек» (das Man), который испытывает страх перед принятием решения и потому предпочитает «серединность», то есть «уравнение всех бытийных возможностей»; обезличенные люди обсуждают эти возможности — «но так, что они же всегда и ускользнули там, где присутствие пробивается к решению» (7).

На фигуральной двери сломавшегося социального лифта Хайдеггер вешает свои квазипротестантские тезисы «решимости». Первыми адептами становятся студенты (е): изголодавшись по интенсивности переживаний, они жаждут бунта любой ценой и превозносят разрушение, так как усматривают в нем выражение метафизического экстаза (8).

Этот момент можно считать открытым переходом Хайдеггера «на темную сторону» (ж). Он призывает утвердить собственную ответственность, испытав элементарное насилие в ситуации здесь и теперь. «Здесь анархия оказывается проверкой на прочность, которую проходишь с удовольствием перед уничтожением» (10).

Прежде чем обрести свое истинное лицо, философ тайком примеряет на себя костюм Альгабала. Это имя носит знаковое произведение одного из духовных отцов Хайдеггера поэта (з) Стефана Георге. Символ обновления в и через Апокалипсис, Альгабал является нигилистическим вождем одновременно жестоким и нежным, из скуки творящим страшное насилие, приносящее обновление своей катаклизматической действенностью. В той же логике фантазматическое отрицание марксизма примиряет культ народа с аристократической ненавистью к «массам». (5)

Хайдеггер посвящает самые ядовитые страницы своих сочинений и речей вовсе не евреям, а das Man – обывателям. И тут же толкает их на бунт, на насилие, на риск, где единственной достойной ставкой является жизнь. (и) Хайдеггер презирает и ненавидит массы, маргиналов, но сливается с ними в надежде организовать апокалипсис. Он почти создает философию разрушения, чему помешало только разочарование мыслителя в своих политических перспективах.

Так же, как Германия – в лице ее «среднего класса», профессуры, некрупных промышленников, землевладельцев – становится маргинальной по отношению к самой себе, но не примиряющейся с такой маргинальностью, Хайдеггер – это маргинал, который не смиряется с маргинальностью, используя ее как преимущество (1).

2. В поисках дома бытия. «Why so serious?» (к)

Отвергнув действующую систему социальных норм, Хайдеггер призывает вернуться к первоистокам. «Перезагрузка» предусматривает присоединение к «сообществу первобытных душ, «изначальной расе», еще не возникшей в качестве субъекта исторической задачи и потому доступной для новой миссии» (10).

«Быть примитивным (л) — значит по внутреннему побуждению и порыву стоять там, где вещи начинаются; быть примитивным — это быть движимым внутренними силами. Именно потому, что новый студент примитивен, он призван удовлетворить новые требования, предъявляемые к знанию» (8).

В ожидании признаков апокалипсиса, «разрывов» бытия (м). Хайдеггер переводит своих адептов в режим ожидания, уводит в метафизический (11) и реальный лес.

Хайдеггеру не нравятся Man, которые не принимают собственных решений и сбиваются в толпу экономическими махинациями (н). Он презирает обычного человека, «цифру», сложение которых дает «массы», т. е. «коллективные силы» «самого дна», низверженные эрой пособий в заранее отведенные места (12). И в противовес всему этому он пытается воспитать послушные отряды штурмовиков из своих студентов.

В противоположность «технической» цивилизации есть «место свободы, зовущееся лесом», «рискованные прогулки» по нему «уводят не только в сторону от проторенных троп, но и за границы рассмотрения» (9). Так рождается концепт Holzwege: возврат к «родной почве», «истокам», «корням», «священному», «потаенному», простодушной мудрости, к «изначальной силе» (5).

Самым амбициозным проектом Хайдеггера был «Лагерь науки» — гибрид (о) скаутского лагеря и платоновской академии. Лаборатория по скрещиванию примитивной исполнительности и свободного от условностей мышления. Вместе жить, вместе работать, вместе мыслить в течение некоторого ограниченного срока, на свободной природе.

Замысел был реализован 4-10 октября 1933 года. Отряд доцентов и студентов вышел из университета строем. Инструкция Хайдеггера гласила: «Движение к цели — пешим маршем… Форменная одежда СА и СС; возможна униформа «Стального шлема» с нарукавной повязкой» (8).

Задача лагерной работы: «осмысление путей и способов завоевания будущей высшей школы немецкого духа». Темы для обсуждения в рабочих кружках, установленные Хайдеггером, касались организации факультетов, национал-социалистской реформы высшей школы, «принципа фюрерства» и т.д.

Замысел испортили ссоры между приверженцами Хайдеггера и гейдельбергскими милитаризированными студентами. Философ утверждает, что «испытания лагерем», возможно, не выдержал никто, «но зато каждый обрел великое осознание того, что революция еще не закончилась. И что целью университетской революции является студент-штурмовик» (8).

Неудача с природой (как и военизированной молодежью) заставляет Хайдеггера отказаться от маски романтического героя. И в этот момент рождается персонаж, который мог бы стать антигероем комиксов. Обладатель сверхсилы, которая в конце концов полностью завладевает человеком и подчиняет своей воле.

«Со всех сторон на нас наступает разрушительная хула, произвол, беспорядок, усредняющая и механистическая мощь этого века машин (о Хайдеггере-экологе читайте в следующих материалах), методическое размывание всего здорового и благородного, желание осмеять все строгое и серьезное, обесчестить все, что священно и что позволяет человеку подняться, служа ему» (3).

Рождается АнтиДжокер. Человек, который готов дать исчерпывающий ответ на вопрос: «Why so serious?»

«Что меня больше всего в нем обеспокоило, так это его смертельная серьезность и полное отсутствие чувства юмора» (13), — так представители высшего общества описывают человека, который своей мыслью начинает покорять все более влиятельные круги, человека, поставившего себе цель стать фюрером философии (п).

«Блестящий» выскочка, отвергнутый отвергающий, Хайдеггер привносит в этот мир другую манеру вести интеллектуальную жизнь: более «серьезную», более «трудоемкую» (например, в своем отношении к текстам и к употреблению языка) (5).

Он запрашивает более полных и широких полномочий, чем у других профессоров, требует подчинения, предлагая взамен образцовое существование. Продвигаясь по карьерной лестнице, не брезгуя никакими компромиссами и интригами, Хайдеггер стремится к роли моральной совести общества.

В литературных салонах и пивных уже были сформулированы четкие позиции, они распределились по социальным прослойкам согласно законам «гомологии». Когда-нибудь они должны были быть воспроизведены в философском дискурсе, социально-политическое место которого тогда было схоже с ролью аналитической телепропаганды сегодня (р).

«Позиция рафинированного философа, который «выразил» бы то, что все и так говорят, путем строгой философской игры, напоминающей логику «потерянного письма» (красноречивое отнекивание (с), позволяющее сказать в самом отрицании), не могла не быть реализованной» (1).

Хайдеггер становится копирайтером общественного бессознательного. Коцептуализирует эмоции и психозы масс. Становится языком das Man. Он придает идеальную форму абстрактному и уродливому.

Даже самых редукционистски настроенных критиков поражает присутствие в максимально политически направленных текстах Хайдеггера некоторых типичных слов из его философского идиолекта («Wesen des Seins», «menschliches Dasein», «Wesenswille», «Geschick», «Verlassenheit» и т.д.), наряду с типично нацистским вокабуляром и «реминисценциями из передовиц «Volkischer Beobachter» и речей Геббельса» (15).

И в этот момент Хайдеггер, по сути, растворяется в своей сверхсиле, которая способна принести разрушения для общественности по последствиям сопоставимые с полюбившейся ему ядерной бомбой (т). Эта сверхсила – язык, способность покрывать одновременно все основные дискурсивные рынки, исключая возможность прямой интерпретации, обнаружения единого «истинного» значения его слов. Всегда сохраняется ощущение излишка, невозможности закрыть все смыслы.

В такой ситуации спрашивать об истинном смысле слов столь же наивно, как задаваться вопросом о действительном цвете хамелеона: «смыслов столько же, сколько способов использования и рынков» (5).

Хайдеггер сам отмечает, что нашел иной способ социально-политического использования философского языка:

[«Позднейшая история смысла, придаваемого логосу, и прежде всего, его многочисленные и произвольные толкования последующими философиями постоянно скрывают истинный смысл слова «речь», который, тем не менее, достаточно очевиден» (7).]

Слова или дискурс получают свои смысл и ценность лишь в прагматическом отношении с полем, функционирующим как рынок. Своей полифоничностъю дискурс Хайдеггера обязан особой способности его автора говорить для нескольких полей и нескольких рынков одновременно.

«Речь Хайдеггера — маленький шедевр композиции и выразительности, выдержанный в строго философском, требовательном стиле. Измеренная по эталону философии, эта речь от начала до конца отмечена редкой двусмысленностью, поскольку ей удается так подчинить экзистенциалистские и онтологические категории историческому «моменту», что они порождают иллюзию, будто их философская интенция a priori идет в паре с политической ситуацией, а свобода исследования — с государственным принуждением. «Служба труда» и «служба обороны» совпадают со «службой знания» настолько, что к концу речи слушатель не знает, должен ли он открыть «Досократиков» Дильса или вступить в ряды СА» (16).

Хайдеггер занимает политическую позицию, высказываясь исключительно философски. И это приводит к лингвистической, философской, нравственной и правовой катастрофам, в противоядии которым наука ушла не многим дальше, чем в ликвидации последствий Чернобыля.

3. Болезнь «Черных тетрадей». Язык вне закона

В стремлении навязать свои формулировки, трактовки, «свою речь», задачей Хайдеггера становится уничтожение нейтрального языка, неангажированной риторики (у). «Общий язык» остается главной мишенью критики философа.

Современную эпоху он трактовал как напор общей речи, подавляющей слабые ростки «своего». Укрепление «своего» в этой логике предполагает ликвидацию всего, что держится на общей основе: в частности, справедливости или принципа верховенства права. «Хайдеггер не уничтожал чужих, но сделал все, чтобы уничтожить логические препятствия, запрещавшие это делать» (19).

Попытка охватить все общественные проблемы привела к тому, что утилитарный дискурс (у) захватил мышление Хайдеггера. Он попадает в полную зависимость «господства интеллектуального поля» (5). Мыслитель становится скорее заложником и даже жертвой языка, чем его господином (20).

Кульминация процесса растворения в интеллектуальном поле – «Черные тетради». По мере их разрастания Хайдеггер, уделяя все меньшую роль другим своим работам, практически полностью отрекается от вершины своей мысли – книги «Бытие и время». В итоге, для него не остается ничего значимого, кроме самих «Черных тетрадей». Однако сами они при своем лексическом богатстве построены предельно примитивно. Язык уничтожает смысл.

Функционирование мысли в «Черных тетрадях» выглядит как механизм оружия, цель которого – массовое поражение (альтернативный способ пропаганды), а не точность наводки. Для этого используются, по сути, только два грамматических оператора, на которых построены вся система «Черных тетрадей»: превосходная степень сравнения и тождество. Аннулирование различий (дегуманизация оппонента, аннигиляция иных дискурсионных полей) и возгонка экзальтации, пафос «истинности».

Хайдеггер видит перед собой мир, в котором всё каким-то образом уравнивается, отождествляется. Так Язык становится das Man.

Тавтолектика (ф) в частности проявляется в уравнивании христианства и расовой идеологии, потому что они две стороны animal rationale. «Одним и тем же» являются «Лоэнгрин» Рихарда Вагнера с «танками и авиаэскадрами», потому что они в равной мере «бессловесны и безистинны». Отождествляются классицизм и романтика; «Гегель и Ницще… одно и то же». «История и техника при разоблачении оказываются одним и тем же» (0).

«Нет никакой разницы» в действиях финансовых фокусников Веймарской республики и отдельных пропагандистов национал-социализма. «По сути одно и то же» «либерализм» и «коммунизм», «капитализм» и «большевизм», а также «большевизм» и «авторитарный социализм» (в т.ч. итальянский фашизм и немецкий национал-социализм) (17).

При этом в «Черных тетрадях» нарастает градус превосходной степени, текст переходит, по форме воздействия, на крик. Хайдеггер ждет «предельной ясности», «глубочайшего настроя», «широчайшей сущности», «чистейшей простоты», «жесточайшей непреклонности», «наирешительнейшего действия… и предельной страстности», «пространства, где истина является наиистиннейшим», «чистейших источников», «единственности самого единственного», «наинеобходимейшего», «наитемнейшего», «наиотдаленнейших далей», «наивысшей силы чистейшего постоянства», «сокровеннейшей радости тишайшего созидания» (0). Это примеры только из первого тома «Черных тетрадей» (17).

Словесная экзальтация полностью стирает мысль. Настолько, что у свидетелей этого (новых исследователей) возникают сомнения: а была ли она в предыдущих произведениях? (23)

Вопрос сформулирован неправильно. Гораздо любопытнее и важнее понять, насколько мысли философа коррелировали с его личными амбициями, выражали его практические цели. Или его мозг выступал лишь орудием трансформации ничем не ограниченной мысли. Являются ли важнейшие идеи Хайдеггера результатом его осмысления актуальной действительности, либо же это герметичный продукт эволюции мысли, последствия эндогенного скрещивания разных идей.

Другими словами, кто несет ответственность за печальный (в т.ч. в правовом смысле) финал этой трансформации: использование Хайдеггером языка как инструмента борьбы, либо взаимодействие идей по законам акторно-сетевой теории, экспоненциальный рост накала мысли в условиях практического отсутствия этико-правовых ограничений их тем и источников.

Хайдеггер предсказывал, когда человек выдвигается «поверх» себя, «мир становится предметом». В итоге, его собственное мышление «выдвинулось поверх» личности мыслителя, мысль его «пересиливает».

Хайдеггер жаловался Георгу Пихту, что он «как бы разбит» непосильной для него ношей мышления. Иногда он чувствовал: «то, о чем ему приходится думать», представляет «угрозу» для него самого. Ганс Фишер-Барниколь вспоминает, что «мышление овладевало» Хайдеггером «подобно тому, как это происходит с медиумами. Оно словно вещало через него» (8). Сам философ говорил сыну: «Во мне думается. Я не могу этому противостоять» (8).

Все это созвучно описанию другим медиумом (также усложнявшему и перегружавшему метафорами свои измышления) Уильямом Берроузом симптомов «вируса языка». Мысль «довольно долго функционировала на симбиотической основе. А от симбиоза совсем недалеко до паразитизма. Теперь слово – это вирус. Вирус гриппа, возможно, был когда-то здоровой клеткой легкого. Теперь это паразитический организм, вторгающийся в легкие и разрушающий их. Слово, возможно, было когда-то здоровой нервной клеткой. Теперь оно – паразитический организм, вторгающийся в центральную нервную систему и разрушающий ее». (18)

Хайдеггер оформляет и распространяет свои мысли таким образом, чтобы они имели свойства пандемичного вируса. После начала производства «Черных тетрадей» он практически больше не дает послаблений в своем стремлении никогда не представлять завершенную мысль: начиная с книги «Бытие и время», опубликованной в виде так и не завершенных отдельных фрагментов, и заканчивая собранием его сочинений, хронологию издания которого он определил, снабдив тексты маргиналиями (5). Квинтэссенция – решение издать «Черные тетради» после всех произведений, в завершение собрания сочинений.

Незавершенная мысль провоцирует трактовку. Заставляет себя домысливать, погружаться в свою внутреннюю логику. Тем самым мысль получает нового носителя, заражая его в процессе сложного осмысления всеми основными штаммами авторского дискурса, элементом которого она является.

Философия Хайдеггера является первым и совершенным образцом философского реди-мейд (х) — произведений, созданных для истолкования и через истолкование (5).

Для многих читателей Хайдеггера оказывается невозможно обсуждать затронутые им проблемы и вопросы за рамками хайдеггеровского словаря. «Читатель перестает различать свою собственную речь и хайдеггеровскую «собственную речь». (19) Читателю кажется, что автор высказывает его, читателя, сокровенные мысли» («Хайдеггер вместо нас… занят нашим прямым делом» (21).

От Хайдеггера остался только язык, толкования. Подобно дальнейшему существованию Торы в случае смерти Бога: только рекурсия толкования толкований.

В результате сверхсила Хайдеггера обернулась против него самого. Если бы между философами распределяли роли супергероев и злодеев поп-культуры, то Хайдеггеру более всего подошла бы роль Джокера (ц). Выходец из низов, жертва унижений, плохо понимающий социальные нормы и непонимаемый системой/ами, он начинал как философ обездоленных, интеллектуалов-маргиналов, алкал хаос как способ справедливого переустройства социума, использовал внутренние противоречия различных сил влияния в своей борьбе против всех, благословлял уничтожение мира в своем философском перфекционизме, создал красноречивое прикрытие для самых радикальных форм жестокости и насилия, логическими построениями практически аннулировал значение правовых норм…

Но в итоге не справился с лишенным внешних ограничений мышлением. Подобно анархичному безумию Джокера мысль Хайдеггера рассыпалась на пике своей силы, превратив «Черные тетради» в учебник формул подрывной лингвистики, в частности, демонстрирующий возможность в отсутствие законодательного регулирования подменой формулировок менять общественное восприятие объекта, создавать концепты и темы, упрощающие эксплуатационные практики, давать определения, приводящие к дегуманизации, к нарушению прав субъектов… — словесное оружие, бесконтрольно используемое сегодня всеми сторонами на полях гендерных, этно-расовых, национальных, политических, культурных, классовых и прочих форм медийных сражений – от геополитических до семейных масштабов.

* — Текст представляет собой комикс без картинок, где каждый абзац является отдельным самодостаточным эпизодом, который можно рассматривать в отрыве от общего сюжета. Полужирным шрифтом выделен акцент (тема, идея) каждого эпизода. Подчеркиванием – смысловые рифмы. Красным шрифтом – сюжетные рифмы и ключевые лейтмотивы всего текста.

Комментарии

(а) – Под «интеллектуализацией маргиналов» имеется в виду не психологический процесс, а происходящая сегодня, как и во времена Хайдеггера, искусственная корректировка в разных странах источника формирования повестки дня. В частности, подразумевается стратегическое повышение роли слабо образованных слоев общества при принятии политических решений (пример, последние выборы президента США). А также использование массового возмущения и массовой паники для лобирования и/или принятия выгодных определенным группам решений (пример, перераспределение бенефициариев в шоу-бизнесе и др. по итогам кампании metoo).

(б) – Рекомпозиция социума включает в себя смену позиций как целых слоев в общественной пирамиде, так и обновление состава отдельных слоев (в первую очередь – власти и элиты).

(в) – Подразумевается непопулярный сегодня концепт, согласно которому запрос на диктатуру в обществе часто возникает при сведении к минимуму возможностей социальной мобильности. Характерные для диктатуры периоды террора (за ХХ век: революции в России, Германии, Испании, 1937 год в СССР…) в начальной стадии перемешивают общество почти в случайных пропорциях, зачастую формируя страты по новых признакам. Таким образом, участие в терроре может восприниматься как альтернатива социальному лифту.

(г) — Под конвенциональностью в данном случае подразумевается примерно то, что сегодня в маргинальных кругах получило неточное, но лаконичное определение «либеральной диктатуры» — т.е. ультимативное принуждение к определенным формулировкам, трактовкам и постулируемым взглядам путем применения к инакомыслящим штрафов, стигматизации, изоляции, массового осуждения.

(д) – «Понимание вызова раскрывается как воля иметь совесть. В этом феномене однако лежит то искомое экзистентное избрание выбора быть самим собой, которое мы, соответственно его экзастенциальной структуре, называем решимостью (die Entschlossenheit)» (7)

(е) — Сегодня этот феномен в разных странах рассматривается как иллюстрация последствий политизации молодежи. Когда политическое заигрывание со студентами и школьниками различных групп и акторов заменяет системную молодежную политику происходит сублимация энергии в разрушительные (в т.ч. и саморазрушительные) бунты и акции протеста.

(ж) – Хайдеггер описывает свои чувства письме: «мифическая и метафизическая первобытная сила ночи, сквозь которую мы постоянно должны пробиваться, чтобы взаправду существовать. Ибо добро — это только добро зла» (8).

(з) – «Поэзия есть учреждающее поименование бытия и сущности всех вещей — не всякое сказывание, но такое, через которое всё это впервые входит в Открытость… Поэтому поэзия никогда не принимает язык в качестве наличного материала, нет, поэзия сама впервые делает возможным язык, содействует языку… праязык – это поэзия в качестве обоснованния/учреждения бытия. И все же язык – из всех благ опаснейшее благо». Таким образом, поэзия — опаснейшее дело и одновременно «невиннейшее из всех занятий» (22).

(и) – «Умирают? Кончаются. Уничтожаются. Умирают? Становятся единицами хранения на складе фабрики трупов. Умирают? Ликвидируются без лишнего шума в лагерях уничтожения… Но умереть означает: испытать смерть в собственном бытии. Мочь умереть означает: мочь принять это решающее испытание. И мы это можем, только если наше бытие способно стать бытием смерти… Повсюду безмерная нищета безбрежной, жестокой смерти без смерти, и однако же сущность смерти остается сокрытой от человека». (24)

(к) – «Язык есть дом бытия, постольку мы добираемся до сущего таким образом, что постоянно идем сквозь этот дом. Когда мы идем к колодцу, когда идем по лесу, то вместе с тем непременно проходим сквозь слово «колодец», сквозь слово «лес», даже если не произносим этих слов и не думаем ни о чем языковом. Задумываясь о храме бытия, мы можем предположить, на что отваживаются, чем рискуют те, кто иногда более рискующие, чем бытие сущего. Они отваживаются, они подвергают риску округ (округу) бытия. Они отваживаются на язык, рискуя им» (22).

Why so serious? – Ключевая реплика Джокера (в версии «Темного рыцаря»), которая знаменует насильственную смену дискурса эпизода на заготовки антигероя.

(л) — Так рождается экологический пафос Хайдеггера. По его мнению, только подобная «примитивизация» позволяет избежать участи «последнего человека» Ницше, который в описании Хайдеггера разрушает природу (т.е. в нынешней риторике ведет к глобальному потеплению): «Человек выдвигается «поверх» себя, мир становится предметом… Сама земля отныне может показываться только как предмет для захвата… Природа предстает повсюду… как объект технического освоения». (8)

(м) – Историческую истину искали тогда не во временном континууме, а, напротив, в разрывах и переломах. История подобна вулканическому кратеру: она не «происходит», а производит извержения. Так как, по словам Освальда Шпенглера, «всемирная история идет от катастрофы к катастрофе», следует приготовиться к тому, что решающие события будут происходить «внезапно», «стремительно, как вспышка молнии, как землетрясение… Поэтому мы должны освободиться от тех воззрений прошлого столетия, которые заключены… в понятии «эволюция» (8).

(н) – Махинация (Machenschaft) вовлекает «человека как субъекта, (как) счетное устройство и рвача, расчетливо использующего для своей корысти самого себя и все вокруг». (0)

(о) – Это элемент цепочки эволюции мысли Хайдеггера, которая на разных этапах принимала форму: 1. концепта das Man; 2. гибридизации политики и философии; 3. тавтолектики; 4. покрытия нескольких дискурсных полей.

(п) – Во время последнего разговора с Карлом Ясперсом Хайдеггер «сказал слегка сердитым тоном: это безобразие, что существует столько профессоров философии — во всей Германии следовало бы оставить двух или трех» (8).

(р) – См., например, роль Fox News в победе Дональда Трампа на выборах президента США.

(с) — «Зачем ты мне лжешь, говоря, что едешь в Краков, чтобы я решил, будто ты едешь в Лемберг, тогда как в действительности ты собираешься в Краков?» (14) Этой фразой Лакан иллюстрирует парадигму «похищенного письма» — т.е. дискурс, который провозглашая то, что он в действительности имеет в виду, стремится показать, что на самом деле он не говорит о том, о чем не перестает говорить. В «Черных тетрадях» эта модель встречается достаточно часто.

(т) — Если «земля взлетит на воздух» и «нынешнее человечество» исчезнет «не будет несчастьем, но станет первым очищением бытия (Reinigung des Seins) от его глубочайшего уродования (Verunstaltung) из-за господствующего положения сущего» (0).

(у) — Т.е. риторике, заточенной для достижения политических целей, зачастую связанных с ограничением прав объектов ее дискурса: например, синонимизирование махинаторов и евреев, термин «еврейство», или же более актуальное замена «убиты» на «уничтожены», «мужественность» на «маскулинность» (подразумевая «токсичную»), определение любого требования самоуправления как «сепаратизма»…

(ф) – Актуальность тавтолектики демонстрирует эксплуатация и перенос борьбы низших классов за свои базовые права высшими за свои новые привилегии (например, движение борьбы с изнасилованиями приводит к росту зарплат, востребованности и премий медийных захватчиков дискурса; еще более остроактуальный пример – эксплуатация экологической повестки на всех уровнях в качестве рычага глобального перераспределения преференций)

(х) – Ср. Марсель Дюшан. «Отношения, складывающиеся между творчеством великого толкователя и его толкованиями или перетолкованиями, самим этим творчеством вызванными, или между авторскими толкованиями, предназначенными для исправления и предупреждения неудачных или недоброжелательных истолкований и для легитимации правильных, абсолютно сходны с отношениями, которые, начиная с Дюшана, устанавливаются между артистом и корпусом толкователей: в обоих случаях продукт содержит предвосхищение толкования и через своего рода двойную игру с толкователями притягивает перетолкования» (5).

(ц) – Рассматривается трактовка образа Джокера, в первую очередь, Кристофером Ноланом/Дэвидом С. Гойером («Темный рыцарь) и частично Тоддом Филлипсом/Скоттом Сильвером («Джокер»).

Источники цитат и концептов

0 – Мартин Хайдеггер. «Черные тетради».

1 – Дмитрий Кралечкин. «Хайдеггер поневоле»

2 – Жильбер Симондон. «Два урока о животном и человеке»

3 – Херманн Гюнтерт. «Немецкий дух: три лекции»

4 – Райнер Мартин. «Мартин Хайдеггер»

5 – Пьер Бурдье. «Политическая онтология Мартина Хайдеггера».

6 – Фриц Рингер

7 – Мартин Хайдеггер. «Бытие и время»

8 – Рюдигер Сафрански. «Хайдеггер: германский мастер и его время»

9 – Эрнст Юнгер. Избранное

10 – Эрнст Юнгер. «Рабочий. Господство и гештальт»

11 – Мартин Хайдеггер. «Проселок»

12 – Эрнст Юнгер. «Бунтарь»

13 – Тони Кассирер «Из моей жизни с Эрнстом Кассирером»

14 – Жак Лакан. «Семинары»

15 – Питер Гей. «Веймарская культура»

16 – Карл Левит. «Политические последствия экзистенциальной философии Хайдеггера»

17 – Дитер Томэ. «Был ли Хайдеггер антисемитом? О «Черных тетрадях» и нынешнем положении критики Хайдеггера»

18 – Уильям С. Берроуз. «Билет, который лопнул»

19 – Алексей Глухов. «Философская ясность: Хайдеггер равно Гитлер»

20 – Илья Нилов. «Политическая онтология Мартина Хайдеггера»

21 – Владимир Бибихин. «Дело Хайдеггера»

22 – Мартин Хайдеггер. «О поэтах и поэзии»

23 – «Хайдеггер, «Черные тетради» и Россия»

24 — Мартин Хайдеггер. Лекция «Опасность»

Жан-Франсуа Лиотар. «Хайдеггер и «Евреи»

---

Радослав Руднев